Владимир Новиков

Культурные контексты Пушкина

Одно из предназначений литератора в России – правдоискательство. Даже больше: это краеугольный камень русской культуры. Действенными остаются только те творения отечественного искусства, которые пронизаны высокими нравственными идеями. Создающие лишь эстетически совершенные вещи поэт и художник оказывались бессильны перед временем. На протяжении веков исследователь культуры постоянно сталкивается с русским правдоискательством или, другими словами, духовным странничеством. Зарождение духовного странничества объясняется тем, что Г.П. Федотов определил как "трагедия русской святости". В Древней Руси "не московскому единодержавию служили русские святые, а тому Христову свету, который светился в царстве, – и лишь до тех пор, пока этот свет светился". Все изменилось после спора иосифлян и "нестяжателей".
Историк пишет: "Легкая победа осифлянства определилась... не одними экономическими интересами церковного землевладения, но и общей сродностью, созвучием этого направления государственному делу Москвы, с ее суровой дисциплиной, напряжением всех общественных сил и закрепощением их в тягле и службе". Именно с этого времени церковь становится идеологическим двойником государства. Если раньше русский человек видел свой идеал в аскете-отшельнике, удалившимся в пустыню от мира ради мистического общения с Богом, то теперь иночество потеряло свою священную ауру. Русский правдоискатель уже не стремился уединиться в монастырской келье; наоборот, он предпочитал мир монастырю.
Все должно стать и быть государственным, и только государственное попускается и допускается впредь... Именно в этом вбирании всего в себя государственной властью и состоит замысел "полицейского государства", которое заводит и учреждает в России Петр. "Полицейское государство" есть не только и даже не столько внешняя, сколько внутренняя реальность. Не столько строй, сколько стиль жизни. Не только политическая теория, но и религиозная установка. "Полицеизм" есть замысел построить и "регулярно сочинить" всю жизнь страны и народа, всю жизнь каждого отдельного обывателя, ради его собственной и ради "общей пользы" или "общего блага". "Полицейский" пафос есть пафос учредительный и попечительный. Церковь окончательно низводится на уровень государственного института; право "духовного суда" у нее окончательно отнимается. Критерием истины становится полезность для государства. Жизненный путь человека определяется "табелью о рангах".
Однако Петр I был "просвещенный деспот". Сам приоритет государственной пользы требовал от человека напряжения всех духовных и физических сил. На "государевой службе" были необходимы и энергия и большие знания. Петр I положил начало замечательному человеческому типу, который запечатлели великие портретисты XVIII века.
Как Петр Великий заложил основы современной российской государственности, так Пушкин явился истоком духовной жизни России нового времени. Что есть добро и что есть зло? Такова основная нравственная дилемма, которую до сих пор человечество так и не разрешило. Для Пушкина добро ассоциируется с творчеством. Соответственно добром является и все то, что благоприятствует творчеству, а зло, наоборот, сковывает творческие силы. Именно так следует понимать знаменитый афоризм из "Моцарта и Сальери": "Гений и злодейство – две вещи несовместные". Каково же предназначение поэта по Пушкину. Лучше всего это видно на примере "Пророка" – одного из центральных произведений великого поэта.
У Пушкина шестикрылый серафим вырывает у своего избранника язык "ради пользы нравственной", ибо "грешный, празднословный и лукавый язык человеческих страстей и слабостей нужно заменить жалом сосредоточенного и мудрого слова". Пафос "Пророка": жизнь как нравственный подвиг. Поэт, томимый "духовной жаждою", бесцельно влачит в пустыне (русской деревне Михайловское) свои дни, ибо не постиг своего человеческого предназначения. "Шестикрылый серафим" – посланник Небес – открывает ему тайны бытия. Одна из тайн вдохновения состоит в том, что поэт "пропускает через себя" жизненные реалии, которые кристаллизуются в стихе.
С другой стороны, поэтическое вдохновение есть мистический акт. Пушкин четко осознавал обе эти стороны творчества; оно – их синтез. Центральным моментом пушкинской этики была свобода. Без нее он не мыслил ни космического, ни человеческого бытия. "Свобода", "вольность" (и производные от них) – наиболее часто встречающиеся у Пушкина слова.
Очевидно, что Пушкин не был всего лишь (как полагает Г. Федотов) "певцом империи и свободы". В ипостаси политического поэта он выступал время от времени, в глазах современников эволюционируя от якобинской фронды ("Вольность") к непримиримому великодержавию ("Бородинская годовщина"). Но и здесь и там Пушкин – один и тот же человек и поэт. Он удивительно целен. В молодости он горяч и необуздан, при наступлении зрелости обретает умудренно исторический взгляд на происходящее. Однако отсюда ясно, что "злоба дня" никогда не стояла для Пушкина на первом месте. Понимая, что политическая свобода – абстракция, ибо постоянно ограничивается многочисленными преходящими факторами (экономическими, социальными и т.д.), он не жаждал обретения ее. Наоборот, в статье "Джон Теннер" Пушкин едко отозвался о стране, провозгласившей себя "цитаделью свободы". Во главу угла он ставил свободу духа, без которой невозможно творчество.
Но как примирить с этим трезвый уравновешенный строй пушкинской лиры зрелых лет? Читая его стихи, как будто вступаешь в мир, где "все гармония, все диво". М.О. Гершензон писал, что Пушкин постиг "целостное преображение духовной стихии, какое совершается в огненном страдании, или в озарении высшей правдой, или в самоуглублении духа". Другими словами, он обрел "гармонию в буйстве". Изначальная неуправляемая свобода для Пушкина только предпосылка создания стройного пропорционально отлаженного космоса, где каждый элемент, оставаясь по-прежнему свободным, играет свою собственную, строго предназначенную ему роль.
Свобода человека неизбежно ограничивается общественными нравами. Проблема переносится в иную плоскость. Ее можно сформулировать следующим образом: насколько законы социального устройства соответствуют естественной свободе человека?
На собственном опыте Пушкин познал тщетность вырваться из тенет монархии. Николай I еще более постарался опутать его шелковыми сетями, стремясь превратить неистового либерала в придворного одописца. Он высоко ценил могущество пушкинского пера. Но на практике повышенное внимание царя оборачивалось мелочной опекой исполнителей монаршей воли. Они доставили Пушкину много неприятных минут, хотя он всячески стремился быть выше злобы дня.
Пушкин был верующим христианином, но все попытки представить его послушным сыном православной церкви обречены на провал. В молодости он был автором "Гавриилиады", в зрелости – "Сказки о попе и работнике его Балде". На страницах "Бориса Годунова" антитезой кроткому Пимену оказывается пьяница Варлаам. Отдавая должное исторической роли православной церкви при консолидации общественных сил в период становле- ния русского государства, Пушкин ясно видел, что в настоящее время она превратилась просто в "департамент духовных дел". Ежегодно предаваемого во всех храмах анафеме Степана Разина он считал самым поэтическим лицом русской истории. Раскаявшийся, смирившийся разбойник (подобный некрасовскому Кудеяру-атаману) ему неинтересен.
Пушкин никогда не был поэтом-индивидуалистом, подобно Баратынскому и Лермонтову, сознательно декларирующим свое одиночество в мире. В пушкинской поэзии царит подлинный культ дружбы. Дельвиг для Пушкина всегда "парнасский брат", Кюхельбекер – "брат родной по музе, по судьбам". Даже в самые тяжелые минуты жизни Пушкин окружен друзьями, пусть не всегда понимающими его, но безоговорочно готовыми придти на помощь. "Лицейский союз" мог сформироваться только в условиях алексан- дровского времени. Он был законным детищем нравственного духа, определившего эпоху, закончившуюся в середине 1820-х годов. В стихотворении "Разлука" семнадцатилетний Пушкин пишет: